«Время, назад!» и другие невероятные рассказы - Генри Каттнер

его Дейрдре. — Когда я вернусь к работе, ты снова будешь вести мои дела… если пожелаешь, конечно. Но дебют я спланировала самостоятельно. Это будет сюрприз. Я… я так решила. — Она поерзала на подушках. — Психология публики… Пожалуй, я не знала, а скорее чувствовала ее, а теперь я чувствую, что должна поступить именно так, ведь ситуация беспрецедентная, мир не видал подобного дебюта, и я вынуждена довериться интуиции.

— То есть никому ни слова?

— Именно. Мне нужны неподготовленные зрители. Пусть увидят меня в нынешнем теле, не зная, на кого — или на что — явились смотреть, пусть поймут, что я могу выступать не хуже прежнего, а уже потом вспомнят прошлые мои номера и сравнят их с нынешними. Не хочу, чтобы публика заранее жалела меня за физические недостатки — ведь у меня их нет! — или прониклась болезненным любопытством. Поэтому выйду в эфир сразу после восьмичасовой передачи из Телео-Сити. Исполню единственный номер в концертной программе. Договоренность уже в силе. Программу разрекламируют как гвоздь вечера, но имя объявлять не станут, пока не закончится выступление — если к тому времени публика не узнает меня.

— Публика?

— Ну конечно. Ты же помнишь, что концертные программы Телео-Сити передают из настоящего зрительного зала? Потому-то я и намерена дебютировать именно там. Мои выступления всегда смотрелись ярче, когда в студии присутствовала публика, и я могла оценить ее реакцию. Думаю, любой артист предпочтет бездушной телекамере полный зал живых зрителей. В общем, все решено.

— Мальцер уже знает?

— Пока нет, — поежилась она.

— Но надо ведь, чтобы он тоже дал разрешение, так? То есть…

— Послушай, Джон, пора бы вам с Мальцером выкинуть эти мысли из головы! И думать не смейте, что он мой хозяин. Я ему не принадлежу. По сути, он лишь лечил меня от продолжительной болезни, но теперь я в любой момент могу отказаться от его услуг. Если возникнут юридические споры, ему, наверное, выплатят солидную компенсацию за работу над новым моим телом, ибо это его изобретение, его детище, но он не владеет ни этим телом, ни мной. Понятия не имею, как этот вопрос будет решаться в суде; опять же, дело беспрецедентное. Тело — творение Мальцера, но разум, превративший его в нечто большее, чем россыпь металлических колец, — это мой разум, это я сама, и Мальцер при всем желании не имеет права удерживать меня против воли. Ни по закону, ни…

Она вдруг умолкла, отвернулась, и Харрис впервые осознал, что в недрах ее сознания поселилось нечто, чего он раньше не замечал.

— В любом случае, — продолжила Дейрдре, — подобная ситуация исключена. Мы с Мальцером очень сблизились за этот год, и не думаю, что у нас возникнут разногласия по ключевым вопросам. В душе он знает, что я права, и не станет меня удерживать. Его труды увенчаются успехом, лишь когда я исполню свое предназначение, и я не вижу смысла ждать.

В ее словах скользнуло что-то новое, незнакомое, несвойственное прежней Дейрдре, и Харрис решил, что позже хорошенько все обдумает, а вслух произнес:

— Ну ладно. Пожалуй, соглашусь. Когда это будет?

Она повернула голову, и теперь Харрис видел лишь часть маски, из-за которой Дейрдре смотрела на мир, а золотой шлем с рельефным намеком на скулы, разумеется, не демонстрировал эмоций.

— Сегодня вечером, — сказала она.

Иссохшая рука Мальцера дрожала, и он никак не мог совладать с регулятором настройки. После двух попыток нервно рассмеялся, взглянул на Харриса и пожал плечами:

— Давайте-ка лучше вы.

— Рано. — Харрис посмотрел на часы. — Тридцать минут до выступления.

— Давайте включайте! — нетерпеливо всплеснул руками Мальцер.

Харрис, в свою очередь, слегка пожал плечами и щелкнул тумблером. На высоком наклонном экране слились воедино тени и звуки, а потом картинка прояснилась: старомодный темный зал, громадный, со сводчатым потолком, из сумрака на сцену выплывают пигмейские фигурки в ярких нарядах. В спектакле повествовалось о Марии Стюарт, поэтому актеры были одеты во что-то околоелизаветинское, но костюмеры любой эпохи стремятся втиснуть исторический костюм в рамки современной моды, так что прически актрис повергли бы Елизавету в изумление, а обувь являла собою вопиющий пережиток старины.

Панорама зала сменилась крупным планом лица роскошной смуглой красотки, исполнявшей роль шотландской королевы — бархатистого совершенства в обрамлении усыпанных жемчугами волос. Мальцер издал замогильный вздох:

— Вы только гляньте, с кем она намерена тягаться!

— Думаете, не сумеет?

Мальцер сердито забарабанил ладонями по подлокотникам кресла. Понял, как сильно у него трясутся руки, и оторопело пробурчал себе под нос:

— Нет, вы посмотрите на них! А мне… мне даже кувалду с ножовкой нельзя доверять!

И раздраженно воскликнул, возвращаясь к теме:

— Она им не соперница! Она больше не женщина, а бесполое существо! Сейчас она этого не понимает, но скоро поймет!

Харрис в ошеломлении уставился на него. Почему же он об этом не подумал? Наверное, из-за яркого образа прежней Дейрдре, стоявшего у него перед глазами.

— Она теперь произведение абстрактного искусства, — продолжал Мальцер, бегло выстукивая на подлокотниках нервный ритм. — Не знаю, как это скажется на ней, но непременно скажется. Вспомните скопца Абеляра. В первую очередь публика видела в Дейрдре женщину, но она больше не женщина. До нее это непременно дойдет, но не по-хорошему, нет, это дойдет до нее по-плохому. А потом… — Он состроил жуткую гримасу и умолк.

— Не все потеряно, — ощетинился Харрис. — Она поет и танцует не хуже прежнего, а то и лучше. Она грациозна, очаровательна, она…

— Да, но источником ее очарования и грации были не механические навыки, а человеческое восприятие, ведь именно оно побуждает чуткий разум к созиданию и стимулирует творческие порывы души. Из пяти чувств у Дейрдре остались только два. Она способна лишь видеть и слышать, но других каналов восприятия для нее не существует. Один из сильнейших раздражителей для женщин ее типажа — осознанная конкуренция за полового партнера. Помните, как она расцветала, когда в комнату входил мужчина? Отныне такому не бывать, а ведь это сияние было важнейшей ее чертой. Помните, как ее стимулировал алкоголь? Теперь об этом можно забыть. Она не ощутила бы вкус кушанья или напитка, даже если нуждалась бы в питье и пище. Парфюмерия, цветы, ароматы, на которые мы реагируем… этого для нее не существует. Тактильное восприятие, услада кинестетика — отныне они ей недоступны. Она любила окружить себя предметами роскоши, черпала в них побуждающие стимулы, но теперь эти двери для нее закрыты. Дейрдре лишена радости физического контакта.

Он глянул на экран — вернее, сквозь экран. Лицо его походило на череп. За этот